Теперь приходила очередь 3-го батальона 44-го полка, постепенно разогревавшегося и приходившего в чувство. Особых потерь там ещё не понесли. Попутно «обстрелялись», да и стрелковые ячейки успели выкопать в полный рост прямо перед дорогой, идущей из южных ворот крепости, используя кювет как импровизированную траншею.
– Занять позиции!
Огневой налёт немцев, длившийся около пяти минут, прекратился. Там не желали выбрасывать снаряды по вновь скрывшейся от наблюдения цели. Битва за валы крепости шла с переменным успехом.
– Эй, а ты чего сидишь?
– Не трогайте меня! Я не хочу!
Человек, сидевший в «лисьей норе», враждебно посмотрел на лейтенанта и, пробормотав что-то невнятное, отвернулся.
Взводный вздохнул и, взяв красноармейка за шиворот, тяжело потащил его по траншее.
– Что, очко заиграло? Возьми себя в руки!
– Не-ет! – Боец на заднице проехал мимо… нет, не человека, а едва присыпанного землёй обрубка, недавно бывшего его вторым номером и попавшего под шальную мину. Пулемётчик принялся отбиваться руками и ногами, пытаясь выскочить из окопа.
Лейтенант терпеливо держал его пару минут, а потом взорвался сам. Уговоры не действуют, значит, осталось последнее средство. Любой страх должен быть немедленно подавлен, иначе зараза распространится на всех.
– Трусишь?!
Перед глазами красноармейца замаячил чёрный зрачок нагана, казалось заслонивший небо. Потом грянул выстрел.
Боец на миг зажмурился и ошарашенно открыл глаза. Болело оглохшее ухо, но острое желание и дальше существовать на земле очистило затуманенные мозги. А чёрное дуло револьвера уткнулось ему прямо в сердце.
– Я жив?
– Пока да! – кивнул человек с какой-то холодной решимостью в глазах.
– Не надо меня больше, товарищ лейтенант!
– Что, очнулся? А теперь давай, родной, дорогой, любимый и хрен тебя знает какой боец, к пулемёту.
Уже не страшны немцы. Смерть – вот она, постоянно ходит рядом с тобой. И товарищи, вместо того чтобы поддержать, качают головой и укоризненно смотрят: что на тебя нашло?
И сразу дело стало так, как напечатано в наставлении по «Максиму». Станковый пулемёт недоступен для пехоты, пока жив хотя бы один пулемётчик.
– А ты чего?
Боец, с лицом, искажённым от ужаса, сидел, поджав ноги и уперев винтовку в землю. Закрыв от страха глаза, он посылал пулю за пулей в небо, часто не попадая на спусковой крючок, что-то шепча на родном тарабарском языке.
«Стране нужны герои, а бабы рожают где и кого хотят», – вспомнил лейтенант злую присказку Ненашева и пример из Первой мировой войны. Но этот хоть стреляет!
Он посмотрел на юг. Там, где сейчас находился майор, вновь засверкали вспышки и встали серые смерчи разрывов. Но спустя десять минут огневой налёт прекратился. Обработка артиллерией закончилась, теперь немцы должны были вновь пойти в атаку.
Ракеты, выпущенные из форта, объяснили всё. Лейтенант поглубже надвинул каску и вздохнул – теперь их очередь. Спасибо тебе, командир, за выгаданное время. И пальнул из ракетницы, прыгающим по земле огненным шариком указывая нужный ориентир.
– Взвод! Залпом! Пли! – старательно делая паузы, так, чтобы голос не дрожал, скомандовал он.
Есть такой приём: стрельба залпом по удалённым целям, когда меткую стрельбу по цели заменяет завеса одновременно выпущенных пуль. Когда у пехоты появилось автоматическое оружие, такая стрельба стала ненужной, неэффективной, за что и сняли её перед войной. А в уставе 1942 года залповый огонь ввели вновь, оценив его и психологический эффект.
Единый винтовочный залп перекроет шум боя. Ты слышишь, что не один, живы и сражаются товарищи. Растёт боевой дух, уверенность, а враг… Что враг? Во все времена ему положено заскучать под плотным и дружным огнём.
Посмотрев в бинокль, где взметнулось больше всего пыльных фонтанчиков от пуль, лейтенант скорректировал огонь.
– Метить в «каблуки»!
Правильно или неправильно выставил боец прицел на нужную дальность, у всех в горячке боя не проверишь. Потому выдана неизменная средняя установка, но целиться по команде надо в разные части тела, уменьшая ошибку.
– Пли, мать вашу! – Голос командира сорвался на фальцет.
Лейтенант с наганом в руке, что-то крича, всё продолжал метаться взад-вперёд по импровизированной траншее. Иногда он клал руку на плечо бойцу, разговаривая с ним, а иногда зло совал кулак под рёбра или давал пинка.
Контроль командиром взвода подчинённых в бою выглядит чуть-чуть иначе, чем показывают в кино. Но дело у стрелков постепенно шло. Чем больше времени они находились под огнём, тем больше росла уверенность – всех не убьют. И отступить было нельзя, за спиной была не только родина, за их спиной из крепости под огнём продолжали выходить люди.
– Спокойно, сейчас выскочим!
Выскочить можно лишь в короткий миг, когда немецкие пехотинцы ещё не начали атаку, а немецкая артиллерия уже прекратила огонь. Пулемётчиков сейчас у форта нет. Они отошли, опасаясь оказаться в зоне убойного разлёта осколков.
Ага, разрывы начали стихать.
– Ракеты!
Три белых огонька из ракетниц устремились в небо. Через пятнадцать секунд огонь неожиданно стих. На западном берегу немецкий корректировщик восхищённо выдохнул:
– Schnelle Truppen!
Молодцы его камрады-пехотинцы, взяли русскую позицию, не страшась осколков его снарядов!
Цвет выпущенных Пановым ракет, согласно приказу на взятие Бреста, означал: «Мы здесь! Прекратите огонь!» Довершая неразбериху, он выстрелил в небо ещё одним сигналом: «Русские танки идут!»
Пользуясь замешательством, остатки роты вырвались из форта и бросились в сторону рощи.