– Почему не убежали? Что, гниды, врагам народа поверили?!
– А ты нам друг нашёлся? И шо, чем ещё начнёшь пугать старого еврея? Мы, кстати, в ссылку едем добровольно. А те, кто разбежался, нам ещё завидовать будут, – раздался ехидно-спокойный голос из вагона.
– Ты дурочку-то не ломай! Встать! – Левин направил свет мужчине лицо.
Человек сощурился, прикрывая глаза рукой, и, сбавляя тон, миролюбиво проворчал:
– Давай, пан начальник, не томи, отправляй поезд. И сам шиксу бери и уезжай. Германец утром войну начнёт. Азохн вей твою Сибирь.
– И сколько ещё таких?
– Наберём три вагона.
Глаза Левина достигли размера пятака. Они всё видели, понимали, но отказывались верить. Контрреволюционный элемент впервые не возражал против депортации! Так что за дела творятся ночью в городе?!
Да, этот пожилой ювелир был совсем не против отъезда.
Русский, заказавший у него обручальные кольца, не желал ничего слушать: всё должно быть сделано за два дня. Он не будет ждать момента, когда рабы нового фараона начнут строить ему пирамиды даже по субботам. Потом рявкнул «Ду бист юде?», изображая на лице такое омерзение, что сразу хорошо вспомнилось 21 сентября 1939 года. День перед передачей Бреста Красной армии.
Господа-офицеры из люфтваффе, весело галдя, шли по улице, заглядывая в каждую лавку или магазин и сразу интересуясь национальностью владельца.
– Юде?
– Я, я, юде!
Витрина битым стеклом сыплется на мостовую, а немцы, показывая на товар внутри, предлагали постепенно собравшейся рядом с ними толпе:
– Битте, камрад, битте шён.
Кто-то переминался с ноги на ногу, но, конечно, нашлись и те, кто лез внутрь, возвращаясь с товаром и счастливыми лицами. Немцы улыбались в ответ и фотографировали. Владельцев не трогали. Потом поток беглецов из западных районов Польши принёс страшные новости.
Голос внутри его теперь постоянно твердил: «Беги! Выбирайся из Бреста в Россию. Возьми родителей, всё оставь, спасай жизнь». Арест и высылку он воспринял, как указание свыше. Паспорта, позволявшего пересечь старую границу, он никогда не ждал.
Ибо, пока свеча горит, всегда можно что-то исправить…
Тут рванула наполовину порожняя цистерна с бензином, не нанеся никому вреда, если не считать утраченный навсегда будильник Панова. Осколки со свистом пронеслись над головой Левина и Елизарова, инстинктивно заставляя присесть.
– Товарищ капитан, там эшелон с боеприпасами! – Подбежавший к ним железнодорожник в ужасе закатил глаза. Если взрыв произойдёт ещё и там…
– Почему до сих пор состав не разгружен?
– Военные отказались принимать, говорят, некуда! Утром ещё прицепим вагоны и отправим обратно.
– Каким утром? Да ты понимаешь, что будет, если он рванёт! Камня на камне не останется! Давайте цепляйте паровоз и немедленно отправляйте! – заорал на него Михаил.
– Куда отправлять? Нет ни наряда, ни графика…
– Тогда у станции будет новый начальник. – Елизаров начал расстёгивать кобуру, глядя на рухнувшего на колени человека в чёрной форме. – Что, не надо? Мать твою, я же не шучу! Или русский язык забыл? Цепляйте паровоз и уматывайте хоть в ж… Жабинку! – Елизаров, дождавшись, когда железнодорожник побежит выполнять приказание, пояснил следователю: – Ну не к мосту же через Буг гнать! Оставить здесь нельзя. Если по дури потеряем вокзал, с нас спросят.
– Вы всё правильно делаете, капитан, – как-то нервно произнёс Левин.
Они угадали с этим решением. Танкисты дивизии Губанова и уцелевшая артиллерия Азаренко, отходившие от Бреста в вечерних сумерках, сумели запастись снарядами, обнаружив одиноко стоящий эшелон на разъезде, недалеко от Жабинки.
Бригада, увидев немецкие самолёты, от греха подальше отцепила паровоз от опасного груза и рванула дальше на восток. А лётчики люфтваффе не стали атаковать цель, не видя там активности.
Левина внезапно пробила дрожь. Тело покрылось мурашками, он вдруг осознал, насколько здесь опасно:
– Тут что, всё заминировано?
– Хрен его знает. Сапёры вызваны из крепости. Как рассветёт, начнём осмотр. А так искать бесполезно. Будь бомба в десяти шагах, в темноте мы её не заметим.
Мысли в голове Левина путались. Взгляд постоянно застревал на объятых огнём остатках цистерны. Где ждать следующий взрыв? Он машинально облизал сухие губы. Умереть нельзя. Это нелепо, глупо и преступно для дела, которому он служит. У него же бесценный, колоссальный опыт борьбы с контрреволюцией! Незакончены сотни дел. Подумать только, если с ним что-то случится, как обрадуются враги! Какая страшная брешь образуется в рядах борцов с ними!
– Знаешь, у меня в городе дел – выше крыши, – переходя на «ты», по-дружески и как-то миролюбиво сказал Левин. – Я туда поеду. У нас там такое творится! Будь молодцом и разбирайся сам. Но по телефону докладывай каждый час.
Да всё верно! Его место не здесь, а в управлении. Зачем ему нужен этот вокзал? Смотреть на истеричных баб и вопящих детей? Пусть наводит порядок милиция.
«А если бомба диверсантов рванёт внутри?» Раздражение усилилось. Теперь каждая минута, секунда, проведённая на этом месте, казались бессмысленной тратой времени.
Так, до вокзала надо дойти по путям, не приближаясь к вагонам. В здание не заходить, а, добираясь до машины, обойти по кругу…
К ним спешил, почти бежал какой-то человек, и не один, а с возвращавшимся начальником станции.
– Ты-то что здесь делаешь? – удивился Левин, видя знакомого старшего лейтенанта из их управления.
Тот всё больше занимался закордонной разведкой, первым опрашивая нарушителей границы. Неудивительно, что с капитаном Елизаровым он поздоровался за руку.